Admin

Mariinsky Theatre

Stage director

Anna Matison

Conductor

Zaurbek Gugkaev

Valery Gergiev

Set designer

Alexander Orlov

Costume designer

Irina Cherednikova

Lighting designer

Denis Solntsev

Video designer

Vadim Dulenko

Choreographer

Radu Poklitaru

Pianist

Irina Soboleva

Singer

Soprano

Olga Pudova

The Snow Maiden

Maria Bayankina

Kupava

Contralto

Svetlana Karpova

Baritone

Vladimir Moroz

Mizgir

Tenor

Yevgeny Akimov

Tsar Berendey

Bass

Vadim Kravets

Grandfather Frost

Mezzo-soprano

Наталья Евстафьева

Spring Beauty

Orchestra

Orchester des Mariinski-Theaters

Others

The Mariinsky Chorus

Russu

Snegurotchka -  (The Snowmaiden)

Saint Petersburg

Russia

Mariinsky-2

Public

Private

The Snowmaiden

Jnanakumar P

Ingliż

Approved

«И слушаешь, и таешь…» – с замиранием сердца поет Снегурочка, вспоминая восхитительные песни деревенского пастуха Леля. Те же чувства вызывает своей музыкой Римский-Корсаков: от нее не раз захватывает дух. Острое переживание красоты было и исходным импульсом, породившим одну из самых прекрасных русских опер: «В зиму 1879–80 года, – вспоминал композитор, – я снова прочитал “Снегурочку” и точно прозрел на ее удивительную красоту». Подразумевается пьеса Николая Островского, его «весенняя сказка»; этот подзаголовок сохранила и опера. Созданная на одном дыхании, среди теплых полей и рощ, под пение птиц, «Снегурочка» Римского-Корсакова превратилась в гимн красоте, гармонии, природе, жизни и любви. «Не было для меня на свете лучшего сюжета, не было лучших поэтических образов, чем Снегурочка, Лель или Весна, не было лучше царства берендеев с их чудным царем, не было лучше миросозерцания и религии, чем поклонение Яриле-Солнцу», – вспоминал композитор незабываемое лето 1880 года, проведенное в деревенской усадьбе под Лугой за сочинением «Снегурочки». Два года спустя состоялась премьера; Мариинский театр стал первой сценой, с которой зазвучали дивные мелодии Лелевых песен, хрустальный и нежный голос Снегурочки, жаркие речи торгового гостя Мизгиря, страстные признания Купавы, знаменитое «Полна, полна чудес могучая природа» из уст царя Берендея, хоры его верных подданных – полнозвучные, многолюдные, наполненные неукротимой, почти магической энергией.
И все же с самого начала в утопической идиллии страны берендеев Римский-Корсаков уловил нечто тревожащее, недаром после первого прочтения пьесы это царство показалось композитору «странным». Ради сохранения существующего миропорядка приносится очистительная жертва, и если архаичное сознание готово без колебаний признать необходимость этой жертвы, то мы, люди нового времени, другие: «Никакой торжественный ритуал и никакие убеждения в том, что все свершается как быть должно и идет своей чередой, не уверят нас в справедливости возмездия», – писал Борис Асафьев. «Нам жалко Снегурочки», – резюмирует академик, характеризуя сцену таяния героини. Анна Матисон, поставившая «Снегурочку» в 2020 году на родной для этой оперы сцене, сделала следующий шаг, развенчивающий сомнительное благообразие социума, представленного в произведении Римского-Корсакова. Ее «Снегурочка» – не пантеистический миф о нарушении и восстановлении космического равновесия, а история одинокой девушки-подростка, которая попала в отвратительный взрослый мир, населенный корыстолюбивыми лжецами. Главную героиню зритель жалеет от пролога до финала. Берендеи, при всем красочном великолепии их праздничных нарядов (художник – Ирина Чередникова), вовсе не миролюбивый земледельческий народец, не симпатичные древнеславянские «хоббиты», а агрессивная толпа потребителей, в конце концов обреченная на уничтожение их же богом. Гигантский испепеляющий шар Ярилы, так сильно контрастирующий с невесомым белым шариком Снегурочки (сценограф – Александр Орлов), в этом контексте воспринимается как грозное предостережение. Христина Батюшина

русский

“You listen, and you melt…” the Snow Maiden sings with her dying heart, recalling the enchanting songs of Lel, the village shepherd. Rimsky-Korsakov invokes similar feelings with his music: at times it takes one’s breath away. The acute suffering of beauty also served as the original impulse that resulted in the creation of one of the most beguiling Russian operas: “In the winter of 1879–80,” the composer recalled, “I once again read The Snow Maiden, and I clearly saw its staggering beauty.” This is a reference to the play by Nikolai Ostrovsky, his “springtime tale”; this secondary title was retained for the opera, too. Written as if in one breath, surrounded by warm fields and groves, to the singing of birds, Rimsky-Korsakov’s The Snow Maiden became transformed into a hymn to beauty, harmony, nature, life and love. “For me, there was no better subject in the world, there were no finer poetic images than the Snow Maiden, Lel or Spring, there was no better kingdom than that of the Berendeyans with their wonderful tsar, there was no better world-view and religion than worshipping Yarilo the Sun-God,” the composer recalled of the unforgettable summer of 1880, which he spent in his country estate near Luga, working on The Snow Maiden. Two years later came the premiere; the Mariinsky Theatre was to be the first stage from which the marvellous melodies of Lel’s songs were heard, the Snow Maiden’s crystalline and tender voice, the hot speeches of Mizgir the visiting merchant, the passionate declarations of Kupava, the famous “Mighty nature is full, full of wonders” coming from Tsar Berendey’s lips, and the choruses of his faithful subjects – full-sounding, crowded, filled with indomitable and almost magical energy.
And yet from the very start, in the utopian idyll of the land of the Berendeyans, Rimsky-Korsakov caught something disturbing, and it was not for nothing that following the first reading of the play this kingdom seemed “strange” to the composer. For the sake of preserving the existing world order, a cleansing sacrifice is made, and if archaic consciousness is ready, without hesitation, to recognise the need for this sacrifice, then we, people of a new age, are different: “No solemn ritual and no conviction that everything is done as it should be and goes on as usual will assure us of the justice of retribution,” wrote Boris Asafiev. “We feel sorry for the Snow Maiden,” the scholar sums up, describing the scene where the heroine melts. Anna Matison, who staged The Snow Maiden in 2020 at this opera’s home stage, took the following step of debunking the dubious goodness of the society presented in Rimsky-Korsakov’s opus. Her Snow Maiden is not a pantheistic myth about the violation and restoration of cosmic balance, but rather the story of a lonely teenage girl who finds herself in an odious adult world inhabited by greedy liars. The audience pities the female protagonist from the prologue to the finale. The Berendeyans, despite all the colourful splendour of their festive attire (by costume designer Irina Cherednikova), are not at all a peaceful rustic people, they are not cute Old Slavic “hobbits”, they are an aggressive crowd of consumers, ultimately cursed to being destroyed by their own god. The immense sizzling sphere of Yarilo, so powerfully contrasting with the weightless white ball that is the Snow Maiden (by set designer Alexander Orlov), in this context may be regarded as a menacing warning. Khristina Batyushina

English

The Snowmaiden by Rimsky-Korsakov, Minn (2024/2024), Immexxi minn Anna Matison,, Surmast Direttur Zaurbek Gugkaev, Valery Gergiev, Mariinsky-2, Saint Petersburg, Russia

Krediti ta' prestazzjoni (Cast & Crew )

Kast

Ekwipaġġ

Ensemble

Programm, Dwar & Sinossi

Ritratti

Aktar qari

Dati u Postijiet ta' Prestazzjoni

Postijiet