musicAeterna / Ressenyes

В центре вечерней Перми людно и шумно. Из забегаловок голосят Валерий Меладзе и Александр Буйнов, звенит трамвай, пестрят вывески «Шаурма 35 см» и «Деньги быстро». Иду к Театру оперы и балета через сквер — странное дело: фонари не горят, и окна в здании тоже, никого вокруг и тишина. Но я точно знал, что спектакль должен начаться через пять минут, поэтому все-таки попробовал проникнуть в кажущийся опустевшим театр. Попав внутрь, я вскоре оказался прямо на сцене, а чувство таинственной растерянности только нарастало. Если протокольно описывать, из чего состоит «Cantos» и что это вообще такое, получится примерно следующее. Это совершенно неординарный спектакль для примерно сотни зрителей, помещающихся на сцене, — и действие происходит тоже на сцене, напротив огромного пустого зрительного зала. Среди красных кресел в затуманенном зале произрастают сухие деревца; не первый опыт художника Ксении Перетрухиной по стиранию границы игрового пространства, но один из самых впечатляющих. На сцене действует скрипка и хор musicAeterna, на грани шепота и тишины создающий фантастические акустические полотна; по бокам изредка чем-то пощелкивают перкуссионисты. Все в блеклой льняной одежде: кто-то в костюме летчика, кто-то медсестры, третий в кипе; в сумме — толпа среднеевропейских горожан примерно 1930-х. И, наконец, в главной роли — тихий предводитель толпы, интеллигент в очках и бежевой телогрейке — человек, которого все чаще современники называют гением, худрук Пермского театра оперы и балета, кумир меломанов и мистик-демиург Теодор Курентзис. Он же и дирижер, но смысл дирижирования тут как никогда буквально приравнивается к жреческому ведению ритуала. Бок о бок с ним на сцене шаманит скрипка (Ксения Гамарис/Мария Стратонович) — муза, ангел, красота.

В декабре в Пермском театре оперы и балета вышел спектакль «Cantos». Сложнейшую оперу, выросшую из концерта для скрипки, вдохновленного поэзией Эзры Паунда, написал Алексей Сюмак по заказу Теодора Курентзиса. Курентзис же пригласил на постановку Семена Александровского, а тот позвал художника-постановщика Ксению Перетрухину и художника по костюмам Лешу Лобанова. Несмотря на длинную цепочку, в начале которой — инициатива дирижера, спектакль продолжает главные темы предыдущих работ режиссера. Похоже, дебютировавшему в опере Александровскому удалось осуществить давнюю мечту Курентзиса — в данном случае маэстро не только дирижер, но и главный герой — великий и несчастный Эзра Паунд. Гениальный поэт-модернист, мечтавший объединить человечество и вещавший по муссолиниевскому радио про жидомасонский заговор, угодивший после войны даже не в тюрьму, а в яму под палящим пизанским солнцем, сочинявший в яме «Пизанские песни», законченные уже в психиатрической клинике США (получили Боллингеновскую премию). Выйдя на свободу, поэт дал обет молчания: свой век он дожил в Венеции, где с 1960 по 1972 не произнес ни слова. Ничего этого в спектакле нет. Зато, как и в прежних постановках Александровского, есть хитрая игра со зрительским восприятием, так что формальные поначалу приемы оказываются частью содержания, а зрители — незаметно для самих себя — становятся действующими лицами.